Неделя в кино: между "Списком Шиндлера" и "Голосом Хинд Раджаб"
На этой неделе кино стало едва ли не самой обсуждаемой темой в социальных сетях. Как бы ни старались люди искусства говорить о высоком, а кинофестивали дистанцироваться от острых тем, при сходе лавины сметает всех – и тех, кто сохранял нейтралитет, и тех, кто выбрал сторону. Сначала ожидаемо бурную дискуссию вызвала церемония награждения 82-го Венецианского кинофестиваля. Которая, заметим, едва не сорвалась. За несколько часов до торжественного события появились слухи, что жюри рассорилось, а бразильская актриса Фернанда Торрес вообще так разозлилась, что хотела уехать из Венеции до выгула вечернего платья на красной дорожке. В итоге Торрес все-таки появилась на церемонии закрытия, но все члены жюри (которое поднялось на сцену с неловкой задержкой в почти 20 минут) выглядели так, как будто за кулисами их пытали, а потом обрядили в красивые костюмы и платья, загримировали следы побоев и вытолкнули на сцену. Крайне недовольной выглядела и автор картины, которая еще до начала фестиваля обещала стать яблоком раздора.
"Голос Хинд Раджаб" тунисской постановщицы Каутер Бен Хании – докудрама на основе реальной записи разговора 6-летней палестинской девочки, которая оказалась под обстрелом в машине со своими погибшими родными. Три с лишним часа медики Красного полумесяца пытались организовать эвакуацию ребенка, но, когда машина "Скорой помощи" уже была рядом, девочки не стало. "Скорую помощь" тоже расстреляли. Мировые СМИ, к которым попала эта запись, пришли к выводу, что девочка погибла от выстрелов ЦАХАЛа, ЦАХАЛ утверждает, что его там не было. Независимое расследование так и не было проведено, но выводы мировой общественностью сделаны. И выводы эти Каутер Бен Хания, судя по отзывам критиков, превращает в предмет своего художественного высказывания.
После первой в истории Венецианского кинофестиваля 23-минутной стоячей овации, сопровождавшейся криками "Free Palestine" и украшенной палестинскими флагами, стали появляться рецензии. И эти рецензии стали причиной грандиозного скандала в соцсетях. Одни остались недовольны тем, что рецензии недостаточно критические, другие – что недостаточно хвалебные. Причем речь идет об одних и тех же текстах. Каждый участник битвы требовал от журналистов немедленно выбрать сторону (правильную в зависимости от говорящего) или немедленно покаяться в том, что не выбрал. Между тем и хвалившие фильм за мастеровитость, и ругавшие его сходятся в одном – картина манипулятивна. А поскольку претензия эта более чем не однозначна, давайте разбираться.
С одной стороны, документальная драма о гибнущем шестилетнем ребенке и правда беспроигрышная задумка и уже тем манипулятивна. С другой, любые претензии к произведению искусства как к манипуляции выглядят нелепо, ведь искусство по сути своей и есть манипуляция. Каждый раз, когда вы открываете книгу, включаете музыку, заходите в музей, вы подвергаетесь манипуляции. Рассказывая историю, расставив в ней акценты определенным образом и предъявив вам свое художественное видение своей истории, художник навязывает вам это видение. А значит, манипулирует. Любой средневековый храм, который давит на вас своим невообразимым величием, "Черный квадрат" Малевича и стихийно появляющиеся в разных локациях картинки Бэнкси – все это манипуляция, навязывание интерпретации реальности. Что уж говорить о голливудских фильмах, сценаристы которых тщательно расставляют своих персонажей по разные стороны баррикад, не оставляя зрителю самостоятельного выбора. И даже артхаусное кино с его гораздо более сложно устроенными художественными мирами и воздействующее на менее поверхностные эмоции программирует зрителя на определенные реакции. Часто они бывают противоположными, но всегда в них первично то, что хотел сказать автор. Таким образом обвинять Каутер Бен Ханию, Ларса Фон Триера или Сашу Барона Коэна в манипуляции – все равно что обвинять стул в том, что он заставляет вас на нем сидеть. Тогда почему мы предъявляем претензии в манипулятивности фильму Бен Хании и не предъявляем Да Винчи за "Мону Лизу"?
За почти два года войны в Газе на каждом международном кинофестивале показывали как минимум один, назовем условно, палестинский фильм. Сразу оговорюсь – палестинскими эти фильмы были не по происхождению (финансирование или национальная принадлежность автора), а тематически. Еще одна необходимая оговорка: вопреки распространенному мнению, за эти же два года на фестивалях показывали и израильское, и "еврейское" кино. К примеру, на Берлинале 2024 года была премьера фильма Джулии Фон Хайнц "Сокровище" о Холокосте и очаровательной мелодрамы "Между храмами" Нэйтана Сильвера. В Каннах того же года показали ленту "Красавица из Газы" Иоланды Зауберман, которая рассказывает о женщинах-трансгендерах, бежавших в Израиль от своих догматичных палестинских семей. А в Венеции в 2024 году показали картину "О собаках и людях" Дани Розенберга – историю девушки, которая пережила атаку 7 октября в одном из южных кибуцев, но мать ее похитили в Газу. В поисках собаки героиня возвращается в свой сожженный дом, по дороге встречая выживших соседей. В этом году на Берлинале показали сразу два документальных фильма об израильских заложниках – "Обнимая Лиат" Брэндана Крамера (получил награду как лучший документальный фильм) и "Письмо Давиду" Тома Шоваля, а дирекция фестиваля в день открытия вышла на красную дорожку с портретами его героев – Давида и Ариэля Кунио, которые так до сих пор и не вернулись из Газы. В Каннах участвовала лента Ор Синай "Мама" и нашумевшая фантасмагория Надава Лапида "Да", о которой писали все ведущие мировые издания. Буквально вчера на фестивале в Торонто состоялась премьера картины о 7 октября Барри Эйверича "Дорога между нами: окончательное спасение", который со скандалом сначала убрали из программы, а потом вернули. Все билеты на показ в зале на 1800 мест были проданы за несколько минут. Там же, кстати, в эти дни показывают и "Маму" Ор Синай без всяких скандалов. Итого в количественном соотношении Израиль и евреи не исключены из мирового кинопроцесса. Но в этом процессе их сложный взгляд на многомерную реальность, увы, не способен перебить однозначность нарратива противоположной стороны. Да и будут ли и дальше звучать израильские голоса, если уже 4000 мировых кинематографиста подписались под бойкотом израильского кино, а критикующий израильское авторское кино за непатриотический взгляд министр культуры Мики Зоар мечтает лишить его финансирования. Сложные, многомерные, критические по отношению к себе, не скрывающие травму свидетеля картины израильских режиссеров не по душе и публике, которая требует, чтобы сохраняющие журналистский нейтралитет кинокритики сдали израильский паспорт. Редкие попытки израильских режиссеров снять что-то одномерное о наших исторических травмах (от Холокоста до размежевания) обычно проваливаются. Фильм "О собаках и людях", говорящий не только о 7 октября, но и войне в Газе, решили не выпускать в отечественный прокат – не примут. А на фестивали скоро нечего будет привозить. Судя по тому, что говорят израильские продюсеры, негласный бойкот уже существует – европейские и американские продюсеры отказываются участвовать в производстве израильских фильмов, а без этих денег израильское кино может не выжить. Но это про будущее, а если мы описываем реальность сегодняшнего дня, то израильские голоса в ней пока еще звучат.
И все-таки складывается ощущение, что палестинские – их заглушают. Давайте начнем с 2024 года, когда всего через четыре месяца после 7 октября в Берлине впервые показали ленту "Нет другой земли" израильтянина Юваля Абраама и палестинца Базеля Адры. Картина эта не имеет отношения к Газе – фильм рассказывает о жизни Базеля в одной из палестинских деревень в районе Масафер Ятта к югу от Хеврона. Жизнь эта состоит из сопротивления приказам израильской армии покинуть территорию, объявленную военной зоной. Солдаты приходят и разрушают строения палестинцев, палестинцы возвращаются и живут как придется – в пещерах и палатках. Этот порочный круг бесконечного противостояния, который с юности снимал на камеру Базель, и становится главной коллизией фильма. А главным сюжетом – дружба между палестинцем Базелем и израильским активистом Ювалем Абраамом, который присоединяется к борьбе. Эта дружба придает хронике противостояния подкупающую сюжетную арку : разговоры двух ровесников о несправедливости происходящего не просто авторский комментарий – они конструируют зрительскую эмпатию. И делают это настолько профессионально, что возникает вопрос, действительно ли авторами картины являются не обладающие кинематографическим образованием или опытом Юваль и Базель, или все-таки над лентой работали профессионалы. Формально этой картине сложно предъявлять претензии – жители палестинских деревень Масафер Ятта действительно находятся в постоянном противостоянии с израильской армией и израильскими поселенцами, и нормой такую жизнь назвать невозможно. Хотя интуитивно во время просмотра становится очевидно, что дьявол кроется в деталях: израильские солдаты, к примеру, всегда показаны как закованные в амуницию и безликие шлемы солдаты Имперского флота со Звезды смерти, которые безжалостно расправляются с безоружными палестинцами. Палестинская автономия, которая должна бы заботиться о своих жителях, даже не упоминается. Что уж говорить о террористических организациях ХАМАС и ФАТХ или 7 октября. Последние кадры картины были сняты 8 октября, о чем зрителю сообщает титр. В кадре Базель, который звонит в полицию и кричит, что на деревню напали израильские поселенцы. О кровавом нападении ХАМАСа на Израиль 7 октября, более тысяче убитых и сотнях похищенных израильтян конечно, ни слова. Ни в фильме, ни в титрах, ни в последующих страстных речах создателей картины, которые показали фильм по всему миру, превращая свои выступления в обвинительные речи против Израиля, призывая "покончить с апартеидом и геноцидом" и к свободе Палестины. Впрочем, смутило и разъярило это только израильтян. В большинстве своем фильм не видевших, потому что он так и не вышел в израильский прокат. "Нет другой земли" получил "Оскар".
Примерно так же выглядит и картина палестинки Ариб Зуайтер "Ялла, паркур", которую показывали в этом феврале на Берлинале. История компании юношей-паркуристов из Газы, которые рассказывают живущей в США постановщице о своих буднях, снята до 7 октября. Но если судить по фильму, Газа до войны выглядела так, как она выглядит сейчас, после почти двух лет войны, – сплошные руины и взрывы. Картина с лирическим закадровым текстом Зауйтер, которая давно уехала на Запад и пытается разобраться в собственной идентичности, старательно избегает упоминания ХАМАСа. И еще более старательно многократно упоминает ЦАХАЛ, "оккупацию" (так палестинцы называют Израиль), разрушения, которые принесла война, и желание героев уехать из Газы. Некоторые из них таки уехали и вышли на сцену в Берлине в кулонах в форме карты Палестины от реки до моря. Конечно же, ни о 7 октября, ни об израильских заложниках, которые к этому моменту были в плену уже 500 дней, они не вспомнили.
Следующая картина, представленная на фестивальных площадках, – "Положи свою душу в руку и иди" иранки Сепиде Фарси – построена по тому же принципу. Фарси давно уехала из Ирана из-за преследований на родине, поэтому со своей героиней – фотографом из Газы Фатмой (Фатимой) Хасуна – созванивалась из разных европейских локаций. На протяжении нескольких месяцев Фарси разговаривала с Фатмой по видеосвязи и записывала эти разговоры. Накануне премьеры фильма в Каннах в мае этого года стало известно, что Фатма вместе с семьей погибла от израильского удара по ее дому. ЦАХАЛ заявил, что удар был направлен против террориста. Перед фестивалем я, кажется, прочла и пересмотрела все, что писала и публиковала в соцсетях погибшая девушка. Она была замечательным поэтом – ее стихи даже в машинном переводе по-настоящему талантливы. Она была отличным фотографом – ее фотографии детей и новобрачных получались очень атмосферными, после начала войны Фатма публиковала портреты жителей Газы на фоне. Говорят, их даже брали ведущие мировые СМИ. Еще 7 октября она написала что-то вроде "А вы говорили, что о Палестине можно забыть". Потом перепощивала благословения делу сопротивления. А еще раньше на ее странице появлялись фотографии с церемонии памяти одного из боевиков ХАМАСа. Сайт Sаfa писал, что Фатма Хасуна, помимо прочего, была волонтером организации "Аль-Ихсан", которая ассоциирована с "Исламским джихадом". Ни о чем этом фильм Сепиде Фарси вам не расскажет. Эмпатичные диалоги постановщицы с героиней картины ограничиваются настойчивыми расспросами режиссерки о том, как Фатма себя чувствует, голодает ли, перемежая эти подвисающие из-за плохой интернет-связи разговоры репортажами о том, как ЦАХАЛ бомбит Газу. Несмотря на ласковую интонацию Фарси, сама девушка ее, кажется, не очень-то интересует. Да, в фильме проскакивают фотографии Фатмы, она читает одно свое стихотворение, но все диалоги в сущности сводятся к попыткам постановщицы заставить героиню предоставить улики к давно сформулированному в ее голове обвинению. В какой-то момент Фатма проговаривается, что гордится своим народом, который "без оружия способен на сопротивление". Даже не особо вдающаяся в детали нашего конфликта каннская публика хмыкнула. Конечно, и в этой картине никто не говорит ни о ХАМАСе, ни об израильских заложниках. Как не говорит о них Фарси и в своем настойчивом продвижении картины в соцсетях.
С одной стороны, все эти фильмы (включая "Голос Хинд Раджаб") объединяет драматизм самой реальности: и бесправное существование палестинцев на территориях, и уж тем более война – огромная человеческая трагедия. С другой, практически всегда такие картины в совокупности с наполненными антиизраильскими слоганами речами их создателей получают определение "манипуляция". Вот только это не художественная, а очевидная политическая манипуляция, в которой предъявляется заведомо однобокая картина мира. Причем мира не выдуманного, не родившегося в воображении художника, а действительно существующего в пожаре конфликта, происходящего здесь и сейчас. А значит, требующего не плакатного выкрика, а трехмерного отражения. Можно ли этого требовать от искусства? В сущности от искусства вообще ничего невозможно требовать. Оно ведь не СМИ. Да сейчас, как мы знаем, и СМИ забыли о том, что должны отражать реальность, а не формировать ее. И читатели требуют от журналистов не описания реальности, а активного в нее вмешательства. Можно ли при этом требовать от внимательного зрителя или тем более профессионального критика не заподозрить, что им манипулируют? Тоже невозможно. Я всю свою жизнь спорю с теми, кто считает, что Ларс Фон Триер всего лишь манипулятор, а его фильмы – даровито придуманное эмоциональное насилие. И никогда не смогу переубедить. Разница лишь в том, что, рассказывая свои истории, Триер не призывает зрителя к действию, а предлагает художественное осмысление реальности. Такой вот кошмарной, какой она ему представляется. Оставляя нам выбор – согласиться с ним или в раздражении отвернуться. Фильмы вроде "Голос Хинд Раджаб" не предполагают возможности отвернуться. Основанная на реальных событиях драма, в которой взрослые мучительно пытаются спасти раненого и перепуганного ребенка от смерти, не оставляет пространства для анализа, размышлений, не задает вопросы, а выдает заранее составленный автором список ответов. Вызывая однозначную эмпатию к одной стороне и яростную антипатию к другой, эти картины не осмысляют, а разжигают и без того безнадежно пылающий конфликт.
Но то же самое делает и "Список Шиндлера", говорят многие. Манипулирует, давит на эмоции, однозначно разделяет героев на убийц и палачей. Как и все следующие картины о Холокосте, "моду" на которые задал Стивен Спилберг своей лентой. Вот только Спилберг снял свой фильм спустя почти 50 лет после событий той страшной войны. Когда собраны были свидетельства, написаны миллионы исследований, завершились громкие процессы над нацистскими преступниками. "Список Шиндлера" – переработка документального в эмоциональный опыт, художественное осмысление прошлого ради будущего. А фильмы, которым рукоплещут на фестивалях, утирая искренние слезы сочувствия, выхватывают угли в пылающей картине настоящего, чтобы швырнуть их в лицо зрителю. Ослепить, не оставив ни шансов, ни времени осмыслить, заставляя выбрать сторону здесь и сейчас. Ведь весь зал на финальных титрах уже встает в едином порыве искренней боли и сгенерированной ей ярости. И, поверьте моему опыту, это очень сложно – не встать.
